Конечно не отпущу. Мне этих артистов жалко, но убийство — это убийство. Пока я убийцу не отыщу, станут они в гостинице сидеть, Анастасию Тихоновну радовать. Ей-то прибыль… Ну, хоть кто-то останется доволен.

[1] Кадников и на самом деле был уездным центром, но после того, как остался без железной дороги, а промышленная жизнь уезда переместилась в деревню Соколово (ныне г. Сокол), где была построена бумажная фабрика, он стал хиреть. В настоящее время Кадников, хоть и считается городом в составе Сокольского района, но больше напоминает поселок городского типа.

Глава девятнадцатая

Девочка с синяком под глазом

Анна Игнатьевна, встретив хозяина у дверей, чинно приняла у меня шинель с фуражкой, сделала вид, что готова помочь еще и снять сапоги, но также безропотно восприняла отказ от помощи. Еще начала что-то говорить о почтальоне, но меня заинтересовало другое.

— Ну-ка, сядь на стул, — велел я Нюшке.

— А чё на стул-то? — всполошилась девчонка, но послушно уселась.

— Не чё, а что, — уже привычно поправил я кухарку, а сам принялся рассматривать ее физиономию. — Нет, не похожа…

— Что не похоже-то?

— Анька, ну что за говор-то у тебя? — начал я выговаривать девчонке за неизменную «-то», но спохватился, что и сам-то не лучше. Наверное, сам скоро еще «цокать» начну, как заправский черепанин, то есть, церепанин. Ни-цо не цую!

— Так чё не похоже-то?

Я только махнул рукой. Не станешь же объяснять девчонке, что искал сходство с картиной Нормана Роквела «Девочка с синяком под глазом»? Нюшка все-таки и постарше будет, нежели девчонка, изображенная на полотне. Моей-то скоро пятнадцать, а той лет двенадцать. И одежда другая, да и коса (кстати, довольно толстая) у моей мартышки одна, а у той две тощие косички. Но что их сближало, кроме фингала, так это довольные мордахи.

— Глаз твой смотрел, бестолочь маленькая. Думаю, вдруг доктора вызывать придется? — привычно соврал я. (Да что я такое говорю? Конечно же не соврал, а на самом деле волновался из-за Нюшки. А сходства с картиной и близко нет.) — И кто это тебя разукрасил?

— А, фигня, — отмахнулась девчонка.

— Анна, ты где таких слов нахваталась? — опешил я.

Теперь опешила Нюшка.

— Так от вас же… Вы ж постоянно так говорите — фигня или фигня на постном масле. Или — фигня, прорвемся. А что — это плохое слово?

— Ты, деточка, дурацкие слова вслед за мной не повторяй. Я ведь и матом могу сказать, но мне можно, — наставительно произнес я. — Толком рассказывай — где тебя приголубили? Кто бил и за что? Если за дело — один расклад. Если из хулиганских побуждений, совсем другой.

— Из каких побуждений? — наморщила Нюшка лоб.

Тьфу ты, опять. Нет еще такого термина «хулиганство». Вспомнить бы сейчас определение. Нет, припоминаю что-то о неуважении к обществу, о нарушении общественного порядка. Но не настолько я силен в юриспруденции, чтобы выдать правовую норму, которой пока еще нет. Ладно, как смогу.

— Из хулиганских, значит, ударили за просто так, от нечего делать. Работать не желают, подраться любят. И дерутся безо всякой причины. В Англии таких хулиганами называют. От фамилии какой-то пошло.

— Не, тут причина была, — деловито ответила Нюшка.

— И кто это тебя? — слегка успокоился я, начиная прокручивать в уме разные варианты. Может, Анька опять с продавцами на базаре собачилась? Или отца диакона учила молитвы читать, а тот ее это самое… «благословил»? Но нет, девчонка она у меня дурная, но все-таки, далеко не дура. Или — дура, но не до такой же степени.

— Иван Александрович, а может, вам другое интересно? Приказчик Любогосподев, вместе с регентом Глебовским, казенный камертон пропили, да две полных бутыли в проруби утопили… А повар Мамоныч пошел судака ловить, так его судак чуть самого под лед не утянул.

— Анна Игнатьевна! Не вешай мне лапшу на уши. Иначе начну рвать и метать.

— Так Петька треснул.

— Петька? Так он же мелкий еще. Куда ему драться?

Неужели Нюшка так достала младшего братца своей учебой, что мальчонка драться бросается?

— Мелкий, семь лет недавно исполнилось, — согласилась Нюшка. Слегка вздохнув, сказала: — Он же с тетей Галей с полгода, как в нашу деревню переехал. И в Бороке Петька пока чужой, друзей нет и мальчишки обижают.

— Его обижают, а он на тебе отыгрывается? — слегка удивился я. Не тот моя Анька человек, чтобы позволить себя бить каким-то мелким, пусть и сводным братья.

— Не, не отыгрывается, — замотала головой Нюшка. — Это я сама его драться учу. А как иначе? Если Петьку станут обижать, а я заступаться прибегу, над ним все смеяться станут — мол, девка за тебя заступается! Петька-то у нас, хоть и засранец, но жалко его. Не чужой, чай. Да я теперь и в деревне-то редко бываю. Можно, конечно, по домам пройтись, с отцами парней поговорить, да вами напугать, только чего хорошего из этого выйдет? Обижать Петьку не будут, побоятся, но и дружить с ним никто не станет. И как он дальше-то в деревне жить будет?

В том, что говорила Нюшка, свой резон был. В возрасте семь лет драчка — самое обычное дело. Подрались, пару минут подулись друг на друга, потом помирились.

— И как ты своего Петьку драться учишь? — поинтересовался я.

— Так, как вы умеете.

— В смысле? — не понял я.

Допустим, я драться умею или умел когда-то. Несколько лет на секцию ходил, разряд по боксу имеется, но профессиональный боксер моего возраста меня по стенке размажет. Но как моя кухарка умудрилась учить младшего брата тому, чему я ее не учил? Теоретически, я мог бы провести занятие-другое с Нюшкой. Но именно, что теоретически.

— Ну я же видела, как вы тех гуртовщиков в трактире лупили, — сообщила Нюшка. — А потом офицеров. Левая как крюк, а правая прямо шла — и, бах!

— М-да… — только и сказал я. Ну, деточка!

— Я Петьке поначалу медленно показала, раза два, а то и три, но он бестолковый такой… Поначалу не понимал, а потом, как я ему нос разбила, все сразу понял. Заорал, глаза зажмурил, да ка-а- ак мне двинет! Вот так вот — бух!

Спасибо, реакция еще осталась — успел блокировать кулачок, летевший мне прямо в глаз. Видимо, от избытка энергии, моя собственная кухарка едва не засветила своему хозяину! И хорошо, что сам удержался…

— Ой- ой…— заверещала Нюшка, запрыгав на месте и потирая отбитый о мою ладонь кулачок.

Кулачок у кухарки ничего такой — маленький, но твердый. Если бы угодила, так наверняка у меня под глазом тоже засветился фингал.

— Ты, деточка, поосторожнее, — пробурчал я. — А если бы я тебе ответку дал?

— Иван Александрович, простите, увлеклась, — повинилась девчонка.

— Увлеклась она, — покачал я головой. — Бестолочь. Треснул бы тебя невзначай, на автомате, мог бы и пришибить…

— Так не пришибли же? — опять заскакала девчонка, но уже от азарта. — А меня научите?

— Нет, — твердо ответил я. — Ты и без бокса опасна для окружающих. Но это я шучу. Если говорить всерьез…

Я сделал паузу, потом посмотрел девчонке прямо в глаза.

— Аня, представим себе, что я тебе чему-то научил. Но именно — чему-то. Всерьез я тебя драться не обучу, но по мелочи что-то усвоишь. Хорошо, молодец. И что дальше? Появится у тебя очень опасное чувство превосходства над остальными. С женщинами ты драться не станешь, а мужчине проиграешь в любом случае[1]. И лучший способ стать победителем — избежать драки.

— Вот кто бы говорил… — фыркнула Анька.

Нет, распустил я прислугу. Кто ж так с хозяином разговаривает? Но я-то педагог по основному образованию, помню, что девочкам-подросткам надо разъяснять, чтобы они понимали, а не орать на них.

— Аня, как ты думаешь, почему я револьвер с собой не ношу? Вернее — ношу, но очень редко? — спросил я. Нюшка пожала плечиками, а я попытался объяснить: — Если оружие постоянно при тебе, то возникает желание его применить. И еще появляется этакое… чувство вседозволенности. И ты уже на всех людей смотришь свысока — дескать, я-то такое могу, чего вы не сможете! Так что, вопрос о твоем обучении снимается. Кстати, а ты меня кормить собираешься?