А если Игнат напишет жалобу, то что толку? Да и жалобу должен не он писать, а купец второй гильдии Высотский. Деньги-то его. Напишет купец жалобу, то кто станет первым подозреваемым? Правильно, управляющий складом.

— Отец купцу о пропаже сказал? — поинтересовался я.

— Как не сказал? Сразу же и сказал. А господин Высотский ему ответил — дескать, где хочешь, там и ищи. С мужиками он, так и быть, рассчитается, чтобы не позориться, а вот дальше Игнат сам думай. Срок тебе все про все неделя. Не вернешь деньги — уволю.

— Сколько надо?

— Двести рублей.

Двести рублей — деньги немалые. Это три моих месячных зарплаты, если не включать в них разъездные с квартирными. А кто-то на такие деньги год живет, да еще и доволен. Но что поделать, придется выручать. Деньги-то у меня есть.

— Дам я тебе деньги, отдашь отцу, — сказал я. Подумав, добавил: — Батька твой станет их возвращать по мере возможности. Расписку я брать с него не стану, сроков устанавливать не буду. Вернет через год — ладно. Через десять -тоже ничего. А не сумеет вернуть, так и хрен с ними, с деньгами.

— Не станет батька ваши деньги брать, — вздохнула Нюшка. — Я ему уже свои предлагала, отказался. Мол, сам виноват, сам отвечать стану. Гордый он очень. Уволит господин Высотский — так тому и быть. Мол, пойду на лесосплав работать, давно туда зовут, десятником взять готовы, а там и мастером, и платят по тридцать рублей в месяц, стану потихоньку деньги купцу возвращать. А куда батьке на лесосплав на старости лет? Пусть он сам-то не будет бревна таскать, но все равно, сыро и холодно на реке.

Ишь ты, на старости лет! Сколько Нюшкиному отцу — тридцать три или тридцать четыре? Так он чуть постарше меня из того времени. Да, а откуда у девчонки-то двести рублей? Ну, не мое дело.

— Ну, смотрите сами, — не стал я спорить. — Ежели что — придумаем, куда твоего отца пристроить.

[1] Вероятно, медали «За покорение Чечни и Дагестана в 1857,1858 и 1859», «За покорение Западного Кавказа 1859—1864» и «За усмирение Польского мятежа 1863—1864». Цвет ленты не странный, как посчитал ГГ, это цвет старого российского флага.

[2] Надо полагать, что пристав Ухтомский либо присутствовал на коронации императора Александра III, либо был отправлен охранять поезд императора.

Глава вторая

Не в деньгах счастье

Дом купца второй гильдии Высотского отличался от прочих тем, что был полностью сложен из камня. Все купцы и торгующие мещане строили первый этаж из камня, а второй из дерева, а этот, вишь, размахнулся. Правда, не сам, а его бабка, оставшаяся вдовой в двадцать пять лет, замуж потом не вышедшая, зато державшая в крепких руках куплю-продажу железоскобяных изделий по Шексне и даже Волге.

Внук, пусть и не сумел достичь тех высот, на которых властвовала его бабуля, тем не менее был не из последних купцов города и уезда. Как я знал — собирался перейти из второй гильдии в первую, но мешали какие-то формальности.

Появления в доме судебного следователя вызвало тихую панику. Нет-нет, я свою должность не называл, упомянул только фамилию и имя с отчеством. Ишь, а здесь ее знают. Приятно быть знаменитым!

Ко мне метнулся вначале один слуга, потом второй, а потом выскочила и супруга купца — женщина лет сорока, одетая по-простонародному — в сарафан, белую кофту и валенки. Впрочем, по дому ходят и в валенках, так теплее.

— Батюшка, а что он такого сделал-то? Что натворил-то? — запричитала женщина, словно бабушка, к которой пришла сотрудница инспекции по делам несовершеннолетних из-за непутевого внука.

— Да ничего он не натворил, — улыбнулся я. — Мне просто нужно поговорить с господином Высотским. Он дома?

— Дома он, дома, — часто-часто закивала хозяйка. — Только спит он. Иван Ильич завсегда после обеда спит.

— Спит? — удивился я.

— Так встает-то Иван Ильич рано, еще петухи не поют, поэтому, после обеда он всегда спать ложиться, — пояснила супруга. — А как поспит, перекусит, так до полуночи трудится.

Ох ты, а я и забыл, что у некоторых купцов бывает «тихий час». А мог бы и предвидеть, что старый русский обычай себя не изжил. Просто с этим пока не сталкивался. У нашего брата послеобеденный сон не в обычае, а с остальными я не общаюсь. А коли общаюсь, то в другой обстановке, где «тихий час» не предусмотрен тюремными правилами.

— Что ж, тогда не стану его беспокоить, — вздохнул я. — Передайте хозяину, что к нему Чернавский заходил. Где его вечером можно застать?

— Нет-нет батюшка, — замотала головой хозяйка. — Иван Ильич уже разбудился, сейчас выйдет. А вы, батюшка, шинелку-то скиньте, да в залу проходите.

Зала, то есть, гостиная, была простой. Изразцовая печь, длинный стол, стулья. И, разумеется, в углу образа. Никаких вам аляповатых картин или старых литографий, оставшихся от дедов-прадедов. А, нет, что там такое есть на стене, в рамочке.

Перекрестившись на образа, прошел к стене прочитать, что там такое? А в рамке была заключена грамота за подписью самого императора Александра I, в которой государь благодарил купеческую вдову Марью Иванову Высотскую за прием, оказанный ею во время пребывания Его Величества в Череповце.

А, точно. Слышал я череповецкую легенду о том, что государь-император, направляясь в Таганрог, заезжал в город Череповец, ночевал у купца Красильникова, а потом подарил супруге кольцо с бриллиантом[1]. Даже стишок сложили:

В нашем городе уездном,

Император был проездом.

А за что купеческую вдову благодарят? Интересно, сам император расписывался или использовали факсимиле? Александр Павлович часто катался по стране, останавливался в разных домах. Это сколько же грамот нужно было понаписать? Но зато потомкам есть чем похвастать.

Во мне проснулся студент-историк, побывавший на музейно-архивной практике и прослушавший курс музееведения. Разве можно выставлять такие ценности в подлиннике? Известно, что старинные документы и фотографии следует экспонировать только в копиях, а настоящие документы хранить так, чтобы на них не попадало ни солнце, ни излишняя влага. Подсказать, что ли, хозяевам? Посоветовать, чтобы сделали копию? Но это вряд ли. И дубликат в условиях Череповца изладить проблематично, да и подпись императора копировать сочтут святотатством. Но коли грамота уцелеет в перипетиях двадцатого века, ее отреставрируют и поместят на хранение.

В гостиную с шумом и треском ввалился сам хозяин — господин Высотский. Крупный дядька, в нательном белье, на которое наброшен халат, со всколоченной шевелюрой и вытаращенными глазами. Да еще и босой выскочил. Чего это он? Не пожар, чай. За его спиной столпились перепуганные чада и домочадцы.

— Добрый день, господин Высотский, — улыбнулся я во все свои сорок восемь зубов, не считая «заговоренного» бабкой. — Мы же с вами незнакомы? Позвольте представиться — титулярный советник Чернавский. Мы с вами тезки, а тезки, как говорят, всегда найдут общий язык.

— Здравствуйте, ваше благородие, — выдохнул хозяин, делая неопределенный жест рукой — не то попытался откреститься от меня, словно от нечистой силы, не то приглашал сесть.

— Иван Ильич, так зачем же — ваше благородие? — слегка обиделся я. — Какое я вам благородие? Зовите попросту, по имени-отчеству. Иван Александрович я.

— Так точно, Иван Александрович, — покорно согласился купец.

— Я, Иван Ильич, к вам по сугубо личной причине, — проникновенно сообщил я. Покосившись на дверь, где сгрудилась толпа родственников и слуг, попросил: — Нельзя ли нам наедине переговорить? Если захотите — сами потом расскажете своим близким. Я, вообще-то, пришел попросить вас об одном одолжении.

Купец пару секунд «переваривал» мои слова, потом, обернувшись к зевакам, рявкнул:

— Все вон! — А потом, уже в спину удиравшим домочадцам, рыкнул: — И водки нам тащите!

И только потом купец спохватился:

— Господин Чернавский, вы водки выпьете? Или чего другое предпочитаете? Прикажу — коньячок принесут или бутылочку шампанского откроют.